У меня сегодня много дела:

Надо память до конца убить,

Надо, чтоб душа окаменела,

Надо снова научиться жить.

Анна Ахматова




- Плохо ваше дело! По-видимому, у вас образовалась душа.

<..>

- Это... очень опасно, - пролепетал я.

- Неизлечимо, - отрезали ножницы.

- Но... собственно, в чем же суть? Я как-то не... не представляю.

- Видите... как бы это вам... Ведь вы математик?

- Да.

- Так вот - плоскость, поверхность, ну вот это зеркало. И на поверхности мы с вами, вот - видите, и щурим глаза от солнца, и эта синяя электрическая искра в трубке, и вон - мелькнула тень аэро. Только на поверхности, только секундно. Но представьте - от какого-то огня эта непроницаемая поверхность вдруг размягчилась, и уж ничто не скользит по ней - все проникает внутрь, туда, в этот зеркальный мир, куда мы с любопытством заглядываем детьми, - дети вовсе не так глупы, уверяю вас. Плоскость стала объемом, телом, миром, и это внутри зеркала - внутри вас - солнце, и вихрь от винта аэро, и ваши дрожащие губы, и еще чьи-то. И понимаете: холодное зеркало отражает, отбрасывает; а это - впитывает, и от всего след - навеки. Однажды еле заметная морщинка у кого-то на лице - и она уже навсегда в вас: однажды вы услышали: в тишине упала капля - и вы слышите сейчас...

Евгений Замятин. МЫ



Неизлечимая болезнь - вот как это нужно было назвать.